Изучая литературно-критические отзывы о повести А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", прозвучавшие в "оттепельные" годы, трудно удержаться в "зоне" избранного предмета исследования и не подменить суть литературно-критической проблемы выяснением вопроса, кто причастен к удушению произведений писателя в Советском Союзе. Избежать такой подмены помогают очерки Солженицына "Бодался теленок с дубом"(Прим.1) и обнародованные документы Союза писателей СССР за 1967-1979 гг.(Прим.2), имеющие отношение, в частности, и к Солженицыну. Обратившись к литературным очеркам писателя, сегодня эмоционально можно пережить историю выхода в свет "Одного дня Ивана Денисовича", познакомиться с почти анекдотической ситуацией: "чтением вслух" Хрущеву в присутствии Микояна повести, которой суждено будет "взорвать мир", а по публикациям Ю.Буртина и А.Воздвиженской можно "документально засвидетельствовать" участие многих советских писателей в "деле" Солженицына.
Однако ни Солженицын, ни Буртин и Воздвиженская не ставят перед собой задачи освещения литературно-критических откликов на повесть, прозвучавших сразу после ее публикации в "Новом мире".(Прим.3) А они того заслуживают и через 30 лет. Многие литературно - критические оценки того времени и сегодня звучат современно, отражают и суть народного характера Шухова, и особенности мировосприятия Солженицына. Можно говорить о том, что повесть "Один день Ивана Денисовича" возрождала критику, основанную не на "нормативных", а на "аналитических" принципах.(Прим.4) Но в 1960-е годы "аналитическую" критику победила критика "замшелая", примитивно идеологическая, "политика победила литературу"(Прим.5) в конечном счете.
Если не знать о политической подоплеке развернувшейся вокруг повести дискуссии и о том, что "многое решалось в совсем уже узком кругу из двух-трех человек (К.А.Федин, Г.М.Марков, К.В.Воронков) и не оформлялось никакими протоколами или... в здании на Старой площади"(Прим.6), то трудно и даже невозможно понять, как плохо отрежиссированные выступления, по выражению В.Лакшина, "недругов" Ивана Денисовича(Прим.7) оказались достаточными, чтобы заставить " капитулировать" таких писателей и критиков, поддержавших и высоко оценивших повесть, как К.Симонов, С.Маршак, И.Друцэ, В. Ермилов, Ф.Кузнецов и др. Но "капитуляция" была неизбежной, потому что искренние и откровенные, идейно и эстетически выверенные оценки повести Солженицына пришли в противоречие с мифологемами времени, с "фундаментальными принципами теории социалистического реализма".
По времени первым о повести "Один день Ивана Денисовича" отозвался К.Симонов: "Лаконичная и отточенная проза больших художественных обобщений... Повесть "Один день Ивана Денисовича" написана рукой зрелого, своеобычного мастера. В нашу литературу пришел сильный талант".(Прим.8)
Очень важно, что первыми признали художественное дарование Солженицына сами писатели.(Прим.9) Они задали и тон идейно-эстетических характеристик произведения. В первых отзывах речь в большей степени шла не о "материале"(Прим.10), а именно об эстетических, художественных, философских достоинствах произведения, о силе писательского таланта Солженицына. И.Друцэ даже пришел к выводу, что повестью "Один день Ивана Денисовича" начинается "период обновления литературы".(Прим.11)
Точку зрения Симонова, Бакланова, Друцэ разделили и такие известные официальные критики, как В.Ермилов и А.Дымшиц. Ими было определено место повести в истории русской советской литературы: "Один день Ивана Денисовича" - выдающееся художественное произведение по своей эстетической сущности(Прим.12), а Солженицын продолжает и развивает прежде всего традиции русских писателей Л.Толстого и Ф. Достоевского.(Прим.13) Ю.Карякин указал на прямые художественные аллюзии, на неслучайность совпадений споров о Боге между Алешей и Иваном Карамазовыми и между Алешкой-баптистом и Иваном Денисовичем.(Прим.14)
Сразу же был понят и характер главного героя повести. "Как же он хорош, как обаятелен, - сказал С.Артамонов о Шухове, - этот милый, такой чистый, такой целомудренный Иван Денисович".(Прим.15) "В Иване Денисовиче, - писал В.Лакшин, - с его народным отношением к людям и труду заложена такая жизнеутверждающая сила, которая не оставляет места опустошенности и безверию". Шухов - "народный характер", - делает он однозначный вывод.(Прим.16)
И как итог наблюдений и критических раздумий над повестью - оценка особенностей мировосприятия Солженицына. О "высокой, благородной художественной и человеческой позиции писателя" говорит Ермилов.(Прим.17) "За внешней сдержанностью ощущается огромная нравственная сила автора", - пишет Ф.Кузнецов.(Прим.18)
Как видим, Солженицын был признан сразу, повесть(Прим.19) стала явлением и символом намечавшейся новой эпохи. Всеобщий энтузиазм и восторг времени лучше, эмоциональнее других выразил Друцэ: "Небольшая повесть - и как просторно стало в нашей литературе! Нормы, выработанные и узаконенные для литературы культом личности, окончательно рухнули с появлением повести А.Солженицына".(Прим.20) Действительно, складывалось впечатление, что "литература побеждает политику": Солженицын возвращал искусству, по словам того же Друцэ, "эстетическую и политическую карту дозволенного и необходимого", равную грандиозным масштабам страны.(Прим.21) Читатель переживал удивительный праздник, он испытывал эстетическое наслаждение от медленного чтения: именно Солженицын, подчеркивает Друцэ, предложил "способ читки - другой, давно забытый нами, святой и робкий способ сложения букв по слогам, по вздохам, по паузам".(Прим.22)
Таким образом, на первом этапе была намечена парадигма возможных идейно-эстетических оценок, планка, ниже которой непозволительно было опускаться. Ведь о Солженицыне как о незаурядном художественном таланте говорили известные писатели и критики. Казалось, не может быть иных оценок и мнений: Солженицын успешно выдерживал сравнение с Достоевским и Л.Толстым.
Однако Солженицын не выдержал сравнения с советскими писателями. И.Чичеров и Л.Фоменко выдвинули другой - нормативно-социологический, классово-партийный - критерий оценки повести "Один день Ивана Денисовича": произведение нужно оценивать не по тому, что в нем есть, а по тому, что в нем должно быть изображено; оно должно отвечать всем требованиям социалистического реализма. А повесть Солженицына, по словам Л.Фоменко, "все же не раскрывает всей диалектики времени"(Прим.23), писатель неудачно выбрал в качестве главного героя повести крестьянина Шухова, нужно было бы, считает Чичеров, усилить "линию" Буйновского, "настоящих коммунистов, партийных вожаков". "Трагедия таких людей, - заключает он, - почему-то мало интересовала писателя".(Прим.24) Фоменко противопоставляет Шухову героев рассказа Г. Шелеста "Самородок"(Прим.25), которые "органически не могут перестать быть комсомольцами и коммунистами".(Прим.26)
Против таких аргументов нечего было возразить, так как оппоненты повели спор не по законам эстетики и литературной критики, а по законам политизированной идеологии, воскрешая вчерашний день. Критика Фоменко была столь непрофессиональной, что вызвала лишь осторожные возражения А.Дымшица и Г.Ломидзе. Критики напомнили, что нельзя забывать азов литературоведческого анализа и нужно считаться с законами жанра ("жанр диктует сужение"), с особенностями авторского мировидения.(Прим.27)
Нужно отметить, что именно после короткой дискуссии, развернувшейся на страницах "Литературной России" в январе 1963 года, обозначились разные подходы к повести "Один день Ивана Денисовича", наметились противоположные позиции, стали обнаруживать себя "недруги" Шухова. Особенность и даже парадоксальность складывавшейся литературно-критической ситуации состоит в том, что, с одной стороны, признанные критики и известные писатели говорят о новаторском характере повести, о ее художественном совершенстве(Прим.28), а с другой - раздаются голоса по большей части даже не критиков, а идеологически воинственно настроенных читателей, которые в качестве художественных образцов искусства держат у себя "Как закалялась сталь" Н.Островского и "Судьбу человека" М.Шолохова. Создается впечатления, что в спор с Солженицыным ввязывались те, кто не привык к другой - художественной - литературе, не знал ее. Дискуссия как бы оказывалась напрасной, неплодотворной, не приводящей к положительным литературно-критическим результатам. Результат мог быть только один, политический, связанный с жесткой цензурой и официально организованным осуждением писателя. Оппоненты-"недруги" сводили литературно-критический анализ повести к выводу о несоответствии свойств характера героя "эталонным" чертам и качествам человека, сформированного советской эпохой.
Характерный пример - обсуждение повести Солженицына в связи с выдвижением ее на соискание Ленинской премии. С.Маршак высоко оценил произведение Солженицына: "Повесть написана с тем чувством авторского достоинства, которое присуще только большим писателям... Эта повесть не о лагере - о человеке".(Прим.29)
Но вот как раз эти достоинства: продолжение традиций русской классической литературы, народный герой, художественное мастерство писателя, которые создавали ощущение своеобразия и неповторимой новизны, - стали предметом резкой критики. Достоинства превращались в недостатки.
28 декабря 1963 года в "Известиях" был опубликован список кандидатов на соискание Ленинской премии. Но уже в следующем номере газеты раздается голос протеста рабочего из Мелитополя: Солженицын не вывел положительного героя.(Прим.30)
Тезис о том, что Соложеницын выбрал не того героя, назойливо звучал в публикациях 1963-64 годов.(Прим.31) Характерной приметой такой массированной атаки на героя стал "творческий союз" профессиональных и непрофессиональных критиков. Помимо рабочего, свой голос против повести подали член КПСС с 1919 С.Савин, преподаватель истории из Москвы Н.Сергеев. Они "с неудовлетворенным чувством закрыли книгу Солженицына", так как повесть не является "выдающейся, исключительной работой"(Прим.32), "острым оружием в идеологической борьбе", в ней нет людей "большевистской выдержанности", а "Шухов не герой истории, Шухов - герой-страдалец, но не борец... психология его мелка: приспособление к обстоятельствам, отсутствие воли в борьбе за общее дело".(Прим.33)
Публикации подобных читательских отзывов не были случайным делом, они являлись частью продуманной политики газет и журналов.(Прим.34) То, что звучало в письмах читателей, теоретически обосновывалось и развивалось профессиональными критиками.
К повести Солженицына - к литературе иного идейно-эстетического и художественного качества - такие критики, как Н.Сергованцев и В.Чалмаев(Прим.35), подходили с позиций социалистического реализма. Им, знающим толк в нормативной эстетике социалистического искусства, нетрудно было указать на мировоззренческие и поэтические просчеты Солженицына, на несоответствие "социального, философского осмысления жизни, взгляда на конфликт и героя" требованиям социалистической эстетики.(Прим.36) Примечательно, что критики отмечали как раз те идейно-эстетические особенности повести, которые являлись отличительными чертами художественного мира писателя, но воспринимали и оценивали их как отклонение от нормы, как, по сути дела, разрушение социалистической эстетики - т. е. как явление недопустимое.
Сергованцев уличил Солженицына в неверном представлении о рядовом человеке советской эпохи, в "незнании" жизни: "По самой жизни и по всей истории советской литературы мы знаем, что типичный народный характер, выкованный всей нашей жизнью, - это характер борца, активный, пытливый, действенный. Но Шухов начисто лишен этих качеств... Нет, не может Иван Денисович претендовать на роль народного типа нашей эпохи". Сыном эпохи, по мысли критика, является Андрей Соколов.(Прим.37)
Как видим, самым уязвимым для любой критики - профессиональной и непрофессиональной - оказывался герой повести Шухов. Однако даже такая критика развивала и совершенствовала свои подходы к оценке этого образа. В этом смысле характерным примером является критика В.Чалмаева. Осознавая особую эстетическую природу прозы Солженицына, Чалмаев первым заговорил о "надклассовой" позиции писателя, о "внесоциальном, вневременном разграничении" героев на "святых" и "бесов": "В мире героев А.Солженицына совершенно отчетливо выделяются два идейно-нравственных полюса, а соответственно им и два ряда героев. На одном из них писатель неизменно концентрирует смирение и кротость, праведничество... на другом - всемогущее злодейство, заносчивую жестокость, тупое исполнительство".(Прим.38) Казалось бы, критик должен прийти к естественному выводу о том, что Солженицын следует лучшим традициям русской классики в оценке героев, что извечных представлений о добре и зле никто не отменял. Но, к сожалению, в угоду социально-классовым схемам выводы делаются совершенно противополжоные: герой писателя обвиняется в "отвлеченно-праведническом, каратаевском", сам Солженицын - в "идеалистической концепции добра и зла", в симпатии к "реакционным взглядам Достоевского".(Прим.39) Так здоровое начало критики как "вида искусства"(Прим.40) искажается, и она становится орудием политики, неприкрытой формой идеологии. А то, что более или менее "литературно-критично" писалось на страницах газет и журналов, уже откровенно и грубо звучало на заседаниях секретариата правления Союза писателей СССР.(Прим.41)
Итогом такой предвзятой, тенденциозной, нормативной критики могло быть одно - преследование писателя. Подобное "развитие сценария" было заложено в самом типе культуры тоталитарного государства.(Прим.42) Но все же главным итогом нужно признать другое. Повесть Солженицына "Один день Ивана Денисовича" стала первым "пробным камнем". Она выявила не только "охранительные" взгляды "старорежимной" критики, но и породила здоровую, по-настоящему профессиональную критику, подходы которой к оценке художественных явлений плодотворны и сегодня.